Немножко лоскутков

[reflex_blue]

1. Лоскутки

Зинаида Львовна была наша местная старожилка.
Всякий теплый день она сидела на крылечке, грела на солнце ноги в перекрученных бумажных чулках и пришивала бесконечные лоскутки к бесформенному лоскутному одеялу.
Проходящих мимо детей она одаривала беззубой улыбкой и конфеткой – засаленной карамелькой, завернутой в бумажку до того стертую, что даже и цвета разглядеть нельзя было.
Подслеповатые глаза ее радостно смотрели на мир, принимая на веру всю его размытую бессмысленность. Само существование мира казалось ей таким неохватным чудом, что разные дополнительные чудеса, такие как дождик, велосипеды, электричество и неоновая реклама на соседнем доме казались ей странными, но неважными деталями общей картины.
Внучатый племянник Лев Могучий был ее единственным родственником и навещал старушку раз в неделю.
Странное чувство тянуло его к ней. Ему иногда казалось, что взаимоотношения с Зинаидой Львовной сродни сложным системам улещиваний и проклятий, бытующим между крестьянами и урожаем, рыбаками и погодой, и даже, может быть, между летчиками и высокой облачностью, хотя в точности объяснить свои неясные ощущения он не мог.
Всякий раз угадывая, даже предчувствуя, как собаки чуют землетрясение, скорый визит Льва Могучего, Зинаида Львовна начинала трепетать, ёрзать на месте и взволнованно перебирать свои лоскутки.

[Надо заметить, лоскутков на одеяло было нашито превеликое множество, в некоторых местах по 3-4 слоя. Зинаиде Львовне часто приносили новую одежду, которую она однако же не носила, а быстренько разрезала на лоскутки и подшивала к одеялу.]

Вид появляющейся в просвете арки внушительной фигуры Льва Могучего, окруженного клубящимися вокруг него собаками, доводил старушку до состояния тихого экстаза. Она проворно собирала свои вещички и подпрыгивала на месте, переминалась, ожидая, пока он приблизится.

Шагов за двадцать до крыльца Лев начинал недовольно ворчать и морщиться, готовясь услышать неизменное:
– Ну чо, жанился, што ль?
И, соблюдая привычный ритуал, он хмуро отвечал:
– Не успел.
– Вот я ужо тебя ажаню! – грозно обещала Зинаида Львовна, поворачивалась кругом и скакала вверх по скрипящим ступенькам. На верхней ступеньке она оборачивалась и совсем другим голосом ласково и звонко кричала на весь двор:
– Ну идем что ли чай пить!

Ритуал этот был неизменен и проигрывался участниками раз в неделю с серьезностью египетских жрецов.
Лев Могучий с тихим ужасом думал иногда, что же будет, если он однажды женится. Результат размышлений наполнял его отвращением и поэтому он воздерживался от ухаживаний за возможными невестами, пробавляясь иными способами.
Что думала Зинаида Львовна, не знал никто.

2. Чаепитие

Проводя Льва в маленькую тесную гостиную, загроможденную разнообразной мебелью и безделушками, Зинаида Львовна начинала хлопотать по хозяйству. Первым делом она, обеими руками взявшись за бока Льва, усаживала его на самый кособокий стульчик, после чего быстренько убегала в кухоньку, где тут же начинал сердито похрюкивать керогаз.
Хрупкий стул сдавленно скрипел под достойным седалищем Льва Могучего, так что любящему племяннику приходилось вежливо удерживать свое тело в сидячем положении одним лишь усилием икроножных мышц.

Трепетная старушка вилась вокруг стола подобно бледному мотыльку. На скатерти, расшитой мережкой, появлялись и исчезали непарные блюдечки, чашечки и сотейнички, двузубые вилочки и прочее хрупкая прадедовская утварь. Посреди стола красовалась покосившаяся серебряная трехэтажная ваза для фруктов, на втором этаже которой сиротливо кукожился принесенный Львом банан.

Зинаида Львовна залила в китайский чайничек кипяток и, всплеснув руками, громко зашептала:
– Забыла, забыла...
Опрометью кинувшись в спальню, она тут же выскочила из нее с портновским метром в руках. Деловито присевши на корточки, она надела на нос очки в железной оправе (одно стекло в очках начисто отсутствовало, от второго оставалось еще полукружие, придававшее выражению лица Зинаиды Львовны нечто луначарское), приложила один конец метра к полу у ножки стула, а руку со вторым концом метра подняла к коленке недвижно сидящего Льва Могучего. Отметивши измеренное, Зинаида Львовна резво вскочила, обошла стул и обмеряла бицепс Льва (он вежливо приподнял руку) и расстояние от плеча до края стола.
– Отощал, совсем отощал..., – пробормотала Зинаида Львовна и, перебрав строй баночек, стоящих на краю буфета, всыпала щепотку чего-то пахучего из жестяной коробочки в заварочный чайник.
– Отощал, совсем отощал..., – повторила она, круговым движением взболтала заварку и выплеснула горячую гущу в окно. Снизу раздался вопль ошпаренного кота.
Зинаида Львовна побежала вновь на кухню и занялась борьбой с угасшим керогазом.

Как только Зинаиду Львовну вынесло из комнаты, крупное тело голодного Льва почти бесшумно переместилось к буфету. Чуткие пальцы пробежались по бесчисленным полочкам, как по клавишам немой клавиатуры. Увы. Опытная Зинаида Львовна в предвидении визита любимого племянника оставила на полках буфета совсем уж несъедобные предметы: давно усохшие корочки мандарина, баночку окаменелой горчицы и большую стеклянную банку, наполненную трухлявым сеном: результат единственного похода в лунную ночь за лечебными травами на окраину города (в основном там преобладала крапива).
Удрученный Лев присел снова на рахитичный стульчик и смирился со своей участью. Над ним нависал плод предыдущего (до лоскутков) увлечения Зинаиды Львовны – расшитое мальтийским крестом панно, на котором чудовищных размеров лось с невероятно ветвистыми рогами тоскливо разглядывал полузасохшее озерцо где-то в предгорьях Альп.

Керогаз запел что-то победительное и Зинаида Львовна пробежала из кухни в комнату. Хлопотливо семеня мимо Льва, бормоча себе под нос потерявшее уже всякий смысл "отощал, совсем отощал", ловко уклоняясь от развевающихся салфеток и галсами проходя между буфетом и комодом, Зинаида Львовна внезапно изменила маршрут и подскочила к открытому окну.
– А мой-то Лёвушка отощал совсем! – крикнула она дворничихе, выманивавшей ошпаренного кота из-под поленницы. – Доведут его енти бабы!

Вернувшись к столу и чинно усевшись напротив осоловевшего от жаркой духоты Льва, Зинаида Львовна церемонно осведомилась:
– Ну, что там Евфросинья Матвевна?
Лев Могучий резко вздрогнул и под скрип потревоженного стульчика так же чинно ответствовал:
– Ничего себе. Кланялась вам третьего дни.

(Евфросинья Матвевна была давно уже умершая соседка Льва по лестничной клетке. В один из редких визитов к милому племяннику Зинаида Львовна была серьезнейшим образом потрясена рассказом этой достойной дамы об удивительном китайском огурце, выраставшем до целого человеческого роста в длину при толщине в мужское запястье. После предъявления мутноватой фотографии чудесного фрукта Евфросиния Матвевна была признана как изрядный специалист в агрономических науках и в последующие годы горний дух усопшей садоводки неоднократно был потревожен в разгоряченных баталиях дворовых натуралистов).

После традиционного обмена вежливыми фразами, посидев некоторое время молча, покивав своим глубоким мыслям и отдав дань уважения непререкаемому авторитету специалистки по китайским огурцам, Зинаида Львовна неожиданно подскочила на стуле и, заламывая руки, театральным голосом выкрикнула:
– Ах, как же это я могла забыть! Я же должна немедленно быть у Авроры Никитишны!

Считая, что традиционный визит этой фразой уже завершен и не обращая на сонного племянника никакого внимания, Зинаида Львовна замельтешила по комнате, в задумчивости стягивая с плеч кофту за кофтой и бормоча себе под нос ставший уже привычным рефрен "отощал, отощал совсем..."
С трудом разлепив веки, Лев Могучий в ужасе обнаружил где-то в районе своей подмышки уже совсем разоблачившуюся старушку и в панике бежал с родственного крыльца, так и не успев выпить чаю, вернее, крутого кипятку.
Кофе Зинаида Львовна почитала за варварский напиток, а чай экономила.

3. Зинаида Львовна и румынская музыка

Зинаида Львовна очень любила венгерские и мадьярские мелодии.
Когда скрипач-румын начинал наигрывать цыганские тягучие мотивы, глаза Зинаиды Львовны медленно наливались крупными слезами, правая ее ножка начинала подергиваться в такт воображаемому барабану, а левую коленку она крепко сжимала костлявой, но по-прежнему аристократической рукой, чтобы не сорваться тут же с места в пляс, невзирая на то, что находится она в битком набитом трамвае, а любимые мелодии по безумной прихоти случая звучат из дешевеньких наушников тощего металлиста.

К счастью, в транспорте она почти не ездила, а по привычным орбитам своего старушечьего бытия бодро передвигалась пешком, вызывая для дальних поездок своего внучатого племянника Льва Могучего, который с шиком подкатывал к ее крыльцу на громыхающем довоенном велосипеде.

Железный буцефал производства славного завода "Харкiв" задумывался конструктором как танк и лишь позднее был выполнен в виде велосипеда. Великолепное чудище бережно сохранялось всеми его владельцами и было передано Льву на смертном одре старым приятелем, выпившим некстати в светлый первомайский день бутылку неправильного денатурата.
Мелкие дребезжащие детали железного коня были старательно подвязаны веревочками, причем эстетствующий племянник специально подбирал веревочки разных ярких цветов, так что спустя некоторое время велосипед стал напоминать самодвижущееся молитвенное дерево каких-нибудь ортодоксальных индусов из степей Амазонки.
Покряхтывая прочным стальным каркасом, гордо реяло это удивительное произведение человеческого гения по пыльным улицам.

Увидев из окна приближение Льва на велосипеде, Зинаида Львовна выходила на крыльцо, держа в руках ковровый саквояж, обшитый заплатками невозможных расцветок. Первым делом она деловито проверяла на упругость несколько спиц в заднем колесе. Переднее колесо ее не интересовало, т.к. ехала она на заднем багажнике. Затем она вытянутым пальчиком слегка касалась блестящей от масла цепи и, удовлетворенная осмотром, усаживалась боком на багажник.

Выждав, пока старушка усядется, добрый шутник Лев Могучий голосом заправского извозчика гаркал:
– Ну что, в Париж?

(Надо сказать, что картина мира в голове Зинаиды Львовны была изрядно перепутана. Доподлинно было известно лишь то, что пребыванием своим числит она планету Земля, но в каком именно месте земного глобуса находится удивительная старушка в данный момент, ответить она не могла или же просто не желала.
По причине отрицания простейших географических реалий трудности всяческих путешествий оценивались Зинаидой Львовной неадекватно. Предложение посетить Париж или Лиссабон, выдвигаемое в качестве рабочего плана любезным племянником, принималось без малейших колебаний ("только шаль прихвачу, вечером сыро будет"), а вот вопрос, не забыла ли она, что едет сегодня в Гороховку, вызывал шквал панически-деловитых действий, которые, если их вовремя не пресечь, могли продолжаться до следующего обеда).

На вопрос водителя велосипеда Зинаида Львовна так же бодро отвечала:
– В Париж! К обеду будем.
После чего они неспешной, несколько виляющей рысью двигались через весь город – в Нижнюю Гороховку, где проживала подруга детства Зинаиды Львовны, Аполлинария Терентьевна, бабушка такая же долговечная, хотя и удивительно склочная.

4. Зинаида Львовна и русская словесность

Зинаида Львовна досконально знала и очень любила русскую словесность.
И даже преподавала ее на заре нового мира в каком-то пред-раб-тех-уч-пед-заведении. Однако после некоторых событий, подробности которых покрыты непроницаемой тайной, Зинаида Львовна позабыла русскую словесность настолько прочно, насколько это возможно для человека кристального ума и фотографической памяти.

События, повлекшие за собой такие резкие перемены в образе мыслей и жизни Зинаиды Львовны, восстановить ныне не представляется возможным. Юные участники этого странного происшествия давно уже выросли и разлетелись во все концы земли, а даже и будучи найдены и спрошены об этом, вряд ли ответят пытливому интервьюеру. Лишь улыбнутся скромно и торжествующая искорка мелькнет в опущенных глазах.
Известно только, что после упомянутых событий Зинаида Львовна на несколько лет замолчала. Даже думать стала в этот нелегкий для нее период на английском языке с примесью суахили. Богатый русский язык, в особенности предлоги и междометия, вызывал в ней стойкую идиосинкразию.

Но тяготы послевоенного существования вынудили-таки упрямую старушку найти способ сообщения с окружающим хаосом. Причем восстанавливая в памяти практически новый для нее язык, Зинаида Львовна использовала в качестве вокабулярных источников все доступные ей звуковые дорожки: литовскую беженку Эмму Пертель, долго рассказывавшую ей про не менее долгую дорогу в дюнах; местную дворничиху-татарку, с радостью пустившуюся в воспоминания детства в неповторимой степной манере; удивительный радиоприемник, странно называемый "радиоточкой", который постоянно призывал Зинаиду Львовну проделывать недопустимые для порядочной барышни телодвижения или пел подозрительно бодрыми голосами нечто необъяснимое.
В результате этих литературных экзерсисов словарь Зинаиды Львовны был расширен до возможных пределов, однако при этом и без того сумбурная картина мира, составленная ею из воспоминаний детства и неправильно истолкованных событий бурной юности, пополнилась деталями, заинтересовавшими бы любого антрополога.

Особенно ярко проявлялся новый словарный запас Зинаиды Львовны в дискуссиях о русском языке. Добрый племянник Зинаиды Львовны Лев Могучий (в надежде на непонятные ему самому блага, которые могли бы последовать из классического образования тетки, полученного в провинциальном институте благородных девиц) приводил к ней на собеседование старорежимных профессоров разных наук. Вежливых вопросов очередного бодрящегося старичка, как она относится к снам Веры Павловны (ах, проказник!) или чеканным строкам Илиады, Зинаида Львовна как бы не замечала. Она усердно потчевала гостя тягучим черносмородиновым ликером и вела светскую беседу о чудесных свойствах китайского огурца, к существованию которого относилась с суеверным трепетом.
И только упоминание в застольной беседе подозрительных на слух всякого нормального человека слов типа "хорей", "дактиль" или того страшнее — "амфибрахий", резко меняло течение разговора. Глаза Зинаиды Львовны вспыхивали демоническим огнем, пальцы непроизвольно скрючивались и шевелились с кровожадной медленностью, губы изгибались саркастическим образом и из уст нежной старушки вырывались слова, более приличные портовому грузчику, нежели хрупкой воспитаннице строгих классных дам.
— Хорей [...] мать вашу за ногу [...] анапестом ему [...] амфиг [...] браф [...] нафиг!

Ямбический этот монолог длился сколь угодно долго с крайне изысканными и изобретательными вариациями и сделал бы прочную репутацию любому, произнесшему его в притоне от Рио-де-Жанейро до Нижних Ошмян.

Потрясенный старичок молча жевал кончики усов и бегающими глазами нашаривал пути к отступлению. Огорченный Лев тяжело вздыхал "Ну вот, снова это..." и как можно более бережно выпроваживал ученого дедушку.
Потом он с мученическим видом извлекал из-за голенища шкалик водки, наливал в жестяную кружку на два пальца живительной влаги и вкладывал кружку в скрюченные пальцы Зинаиды Львовны.
Приняв лекарство, Зинаида Львовна умиротворенно вздыхала и с сияющей младенческой улыбкой укладывалась спать.

Интеллигентные эти визиты одно время случались довольно часто и завершались вполне единообразно, пока наконец Зинаида Львовна не приняла мер к их прекращению (видимо, ей самой стало утомительно подыскивать в своем богатом лексиконе необходимые для выразительности эпитеты, а возможно, некая театральность этих взрывов эмоций стала ее утомлять).

Надобно в скобках отметить, что при удивительной нечувствительности к огорчительным реалиям настоящего, Зинаида Львовна мозжечковым отделом мозга чуяла человеческую неискренность и после очередного визита незнакомого, но очень интеллигентного профессора энтомологии она поманила к себе Льва (уже лежа в постели после привычного литературного торнадо), расслабленным жестом римской куртизанки притянула напряженное хрящеватое родственное ухо к самым губам и тихонько прошептала:
— После смерти моей...
Лев напрягся.
— Ты тоже ничего не получишь...
И сомкнула веки.

5. Дача

У Зинаиды Львовны была дача, только она туда никогда не ездила.

В ее представлении дача находилась где-то между Африкой и Северным полюсом, добираться туда надо было не меньше трех дней поездом и потом еще два дня пешком, а росли там исключительно сорняки. Сорняки Зинаида Львовна представляла себе в виде больших развесистых фикусов с большими колючками, оплетенных цепкими лианами и очень грязных.

Поэтому уход за дачным участком, приобретенным стараниями недолго пробывшего у нее пятого мужа, Зинаида Львовна доверила своему горячо любимому племяннику Льву Могучему, который с удовольствием эту тяжкую ношу на себя принял.

(Надо заметить, что дача Зинаиды Львовны на самом деле находилась в стратегически важном месте, а именно в небольшом овражке между заводом по переработке металлолома и окраиной города, причем именно в этом месте городской окраины кучковались самые правильные, с точки зрения утреннего хронического нездоровья, кабаки).

Так что когда тишайшая Зинаида Львовна заинтересованно спрашивала Льва Могучего: “Как там мои сорняки? Дергаешь?” — он жизнерадостно брал под козырек и бодро рапортовал:
— Вчерась ажно два воза вывезли!

Хотя на самом деле не далее как вчера Лев Могучий в компании с закадычным другом, носящим нехристианское имя Безумный Лось, пробрались ближе к вечеру на территорию металлоломного завода, которая охранялась десятком сонных охранников да парой дряхлых собак, и вынесли оттуда почти целый (двух всего лишь ремней не хватало) карбюратор от военного неизвестного средства передвижения. После энергичной перебранки загнав его за небольшое количество денег, они устроили чудесный пикник с романтическим пеньем песен и не очень романтичным лазаньем по кустам, в которые Лев Могучий по широте душевной забросил бутылку дешевого, но приятного на вкус вина, на его взгляд пустую, а на взгляд более трезвого приятеля — "там еще что-то оставалось".

Душевный пикник чуть было не закончился банальной дракой, но к счастью был прерван отдаленными свистками милиционеров (которые в профилактических целях гуляли по окраинам и тренировались в высвистывании Лунной сонаты и скерцо-адажио в предвидении ежегодного конкурса самодеятельности), и потому не успел перейти в последнюю фазу, когда из дырявых карманов выгребается последняя мелочь и дрожащими руками передается в обшарпанное окошко с умоляющим стоном "Там две копейки не хватает, кисонька-душка, я завтра занесу".

Так что наутро странно хорошее настроение и звон монет в брошенных на стул штанах (которые в темноте упали мимо и всю ночь впитывали в себя лужицу позавчерашнего пива) побудили Льва Могучего купить маленькую, но чрезвычайно яркую баночку монпансье, добавить к ней пучок редиски, прихваченный мимоходом с рыночного лотка (тетка долго еще поливала уходящую спину охальника таким отборным набором эпитетов, что можно было подумать, что она часто сидит под окном Зинаиды Львовны, когда та спорит о поэзии, и старательно конспектирует), и отправиться к упомянутой достойной старушке с докладом о положении дел на даче.

И он бы дошел до дражайшей Зинаиды Львовны и потряс бы ее воображение размерами вырастающих на ее даче овощей и фруктов, если бы не вспомнил злополучную бутылку, в которой, как рисовалось его утреннему воспаленному воображению, оставалось достаточно жидкости очень приятного химического состава, чтобы утолить жажду его души, которая (жажда, а не душа) обострялась буквально с каждым шагом, уносящим безвольное тело Льва от любимой окраины.
Словом, начавшись так душевно вчера, пикник был размашисто продолжен сегодня, и были там и драки, и песни, и бабы, и слёзы, и объятия дружеские и страшно уважительные, а закончилось все это по местной умилительной традиции — в вытрезвителе, холодным душем и тяжелым сном под казенным колючим одеялом.

6. Трансцендентное

Зинаида Львовна на удивление ловко каталась на роликах.

Странное зрелище это — хрупкая старушка на неоновых X-Reon-ах с ридикюлем в руках, поначалу пугало местных ортодоксальных обитателей. Отсыпающиеся под кустами дебоширы мигом трезвели и долго еще вспоминали это странное, тихо шуршащее привидение, на хорошей скорости летящее в угловую булочную за свежим багетом.
Тихий ужас, подергивание рук в незаконченном крестном знамении и невнятный мат, производимый быстро немеющим языком — такой набор реакций вызывал вид Зинаиды Львовны у утренних торопливых автомобильных ездоков. Немалое число аварий произошло на ближайшем к ее дому перекрестке, пока медлительное городское начальство не оснастило опасный узел городской инфраструктуры тремя светофорами и устройством перехода для слепых с очень громким динамиком.

Привычку по срочным делам ездить на роликах Зинаида Львовна позаимствовала у молоденькой ученицы своей, Лизы, которая, несмотря на хрупкость и нездешнюю воспитанность, в некоторых деталях своей жизни была ультрасовременна.

Зинаида Львовна двигалась на роликовых коньках как имперский крейсер, входящий в бухту под адмиральским штандартом. В памяти ее живы были еще зимние катания в Таврическом под духовой оркестр. Плавными движениями объезжала она тротуарные трещины с видом настолько аристократическим, как если бы Анна Каренина встала из-под паровоза и пошла сделать круг-другой, подав округлую руку Вронскому, не для поддержки, нет, а лишь по велению строгого, но такого провоцирующего этикета.
Развевались юбки, трепетал кружевной платочек, повязанный чуть по-пиратски, на губах сияла любезная улыбка, но налокотники были старательно закреплены и наколенники просвечивали сквозь старомодный шелк — без этих охраняющих приспособлений благоразумная Зинаида Львовна никогда не выходила из дому, так что иногда даже надевала их перед поездкой с племянником на велосипеде.

Любезнейший племянник Зинаиды Львовны Лев Могучий стыдливо сторонился роликовых эскапад, как ни притягательны были перспективы со всего размаху врезаться в хрупкую Лизу и якобы в смешной боязни падения обхватить ее за узкие плечики. Крупное тело Льва, так органично, живописно и уверенно седлавшее велосипед, странно сковывалось в борьбе с неуправляемым движением маленьких колесиков. Терялась связь с надежной недвижной поверхностью, силы земного притяжения вступали в коварный сговор с изделием заморских умельцев и мощный рыцарь, сдавленно высказывая не слишком печатными выражениями свое возмущение, отступал и отчаивался.

Совсем (или точнее сказать – больше всех) не любил ролики дворничихин кот, который по нелегкой судьбе своей был однажды почти переехан тихонько подкравшимися дьявольскими колесами: Зинаида Львовна выезжала из темного коридора на солнечное крыльцо, где нежился злополучный кот.

К глубокому сожалению всех окружающих ценителей парадоксальности бытия, увлечение Зинаиды Львовны было однажды твердой рукой отставлено прочь, роликовые коньки новейшей модели переложены нафталиновыми шариками и упрятаны комод, а утренние походы в булочную безмятежно продолжены неспешным прогулочным шагом.
"Почему?" — удивлялись окрестные обитатели. "Из-за чего?" — недоумевали утренние водители, привыкшие сверять часы по милой бабульке. "И стоило ли вообще начинать?" — философски молчал кот на любимой грушевой ветке.

Причиной отставки роликов стал один из малознакомых Зинаиде Львовне профессоров, побывавший у нее на ритуальном чаепитии и навсегда запечатлевший в ученом мозгу своем гойевскую фигуру хрупкой валькирии. Влюбившийся на старости лет старый дурак раздобыл у правнука ролики и попытался щегольски выехать из подворотни навстречу предмету обожания.
Столкновения удалось избежать лишь по счастливой случайности. Зинаида Львовна отделалась легким испугом. Влюбленный ученый муж лишился очков, тросточки, нижней вставной челюсти, отлетевшей в соседнюю витрину, и порядочной суммы денег, уплаченных за разбитую витрину.
После этого события Зинаида Львовна на роликах более не ездила.